Как от меда у медведя зубы начали болеть

Вас когда-нибудь убаюкивали, мурлыкая?

Песня маленькая,

а забота у ней великая,

на звериных лапках песенка,

с рожками,

с угла на угол ходит вязаными дорожками.

И тепло мне с ней

и забавно до ужаса…

А на улице звезды каменные кружатся…

Петухи стоят,

шеи вытянуты,

пальцы скрючены,

в глаз клевать с малолетства они приучены.

И луна щучьим глазом плывет замороженным,

елка мелко дрожит от холода

телом скореженным,

а над елкою мечется

птица черная,

птица дикая,

только мне хорошо и уютно:

песня трется о щеку, мурлыкая.

* * *

   Спи, мальчишка, не реветь —

   по садам идет медведь,

   меду жирного, густого,

   хочет сладкого медведь.

   А за банею подряд

   ульи круглые стоят,

   все на ножках на куриных,

   все в соломенных платках,

   а кругом, как на перинах,

   пчелы спят на васильках.

Спят березы в легких платьях

спят собаки со двора,

пчеловоды на полатях,

и тебе заснуть пора.

Спи, мальчишка, не реветь,

заберет тебя медведь,

он идет на ульи боком,

разевая старый рот,

и в молчании глубоком

прямо горстью мед берет,

прямо лапой, прямо в пасть

он пропихивает сласть.

И, конечно, очень скоро

наедается, ворча.

Лапа толстая у вора

вся намокла до плеча.

Он сосет ее и гложет,

отдувается: капут, —

он полпуда съел, а может,

не полпуда съел, а пуд.

Полежать теперь в истоме

волосатому сластене.

Убежать, пока из Мишки

не наделали колбас,

захватив себе под мышку

толстый улей про запас.

Спит во тьме собака-лодырь,

спят в деревне мужики,

через тын, через колоды

до берлоги, напрямки

он заплюхал, глядя на ночь,

волосатая гора,

Михаил — медведь — Иваныч, —

и ему заснуть пора.

   Спи, мальчишка — не реветь —

   не ушел еще медведь,

   а от меда у медведя

   зубы начали болеть.

   Боль проникла как проныра,

   заходила ходуном,

   сразу дернуло,

   заныло

   в зубе правом коренном.

   Засвистело,

   затрясло.

   щеку набок разнесло.

   Обмотал ее рогожей,

   потерял медведь покой,

   был медведь — медведь пригожий,

   а теперь на что похожий —

   с перевязанной щекой,

   некрасивый, не такой.

Скачут елки хороводом,

ноет пухлая десна,

где-то бросил улей с медом —

не до меду,

не до сна,

не до сладостей медведю,

не до радостей медведю.

* * *

Спи, мальчишка, не реветь,

зубы могут заболеть.

Шел медведь,

стонал медведь,

дятла разыскал медведь.

Это щеголь в птичьем свете,

в красном бархатном берете,

в тонком черном пиджаке,

с червяком в одной руке.

Нос у дятла весь точеный,

лакированный,

кривой,

мыт водою кипяченой,

свежей высушен травой.

Дятел знает очень много,

он медведю сесть велит,

дятел спрашивает строго:

— Что у вас, медведь, болит?

Зубы?

Где? —

С таким вопросом

он глядит медведю в рот

и своим огромным носом

у медведя зуб берет.

Приналег

и сразу грубо,

с маху выдернул его…

Что медведь — медведь без зуба?

Он без зуба ничего.

Не дерись

и не кусайся,

бойся каждого зверька,

бойся волка,

бойся зайца,

бойся хмурого хорька.

Скучно —

в пасти пустота,

разыскал медведь крота.

Подошел к медведю крот,

поглядел медведю в рот,

а во рту медвежьем душно,

зуб не вырос молодой —

крот сказал медведю: нужно

зуб поставить золотой.

Спи, мальчишка, надо спать,

в темноте медведь опасен,

он на все теперь согласен,

только б золото достать.

Крот сказал ему: покуда

подождите, милый мой,

я вам золота полпуда

накопаю под землей.

И уходит крот горбатый,

и в полях до темноты

роют землю, как лопатой,

ищут золото кроты.

Ночью где-то в огородах

откопали самородок.

Спи, мальчишка, не реветь,

ходит радостный медведь,

щеголяет зубом свежим,

пляшет Мишка молодой,

и горит во рту медвежьем

зуб веселый золотой.

Все синее, все темнее

над землей ночная тень.

Стал медведь теперь умнее,

чистит зубы каждый день,

много меду не ворует,

ходит пухлый и не злой

и сосновой пломбирует

зубы белые смолой.

Спи, мальчишка, не реветь,

засыпает наш медведь,

спят березы,

толстый крот

спать приходит в огород.

Рыба сонная плеснула,

дятлы вымыли носы

и заснули.

Все заснуло —

только тикают часы…

1934

[79]

Следующая глава >

Похожие главы из других книг

6. Наказание «Медведя»
Так бомбили корабли с сухопутных самолетов в годы гражданской войны. Сейчас, через двадцать лет, положение сильно изменилось. В руках красных летчиков имеются великолепные морские самолеты, отличные прицельные приборы и бомбодержатели. Да и бомбы

История 1.3 “Почему я никогда не буду болеть в Америке.”
Не буду рассказывать, как и при каких обстоятельствах это получилось, но факт остается фактом – я вывихнул руку. Причем конкретно вывихнул. Причем в 7 утра. Делать нечего, подумал я, придется обращаться к местным

«Надумали болеть!»
Вспоминает Пешкова:«Приехали Сталин, Молотов, Ворошилов. Когда они вошли, А.М. уже настолько пришел в себя, что сразу же заговорил о литературе. Говорил о новой французской литературе, о литературе народностей. Начал хвалить наших женщин-писательниц,

«Болеть малярией было интересно»
«…А как болели мы — то это интересно. Однажды — я же в третьем классе училась в поселке Горячий Ключ под Краснодаром — стало меня на солнышко тянуть. Понежусь на солнышке, потом ледяным покрывалом меня накрывает — я в хату. Начинает бить

СЕРЕБРЯНЫЙ ТРОФЕЙ — КАК ЛОЖКА МЕДА
Победу в Кубке УЕФА вполне можно назвать ложкой меда в той бочке дегтя, какой представляется для нас неудачный сезон 1993/94. Как же загадочна и иронична наша жизнь: единственный в своей заграничной карьере трофей (причем весьма почетный!) я

«Надумали болеть!»
Вспоминает Пешкова: «Приехали Сталин, Молотов, Ворошилов. Когда они вошли, А. М. уже настолько пришел в себя, что сразу же заговорил о литературе. Говорил о новой французской литературе, о литературе народностей. Начал хвалить наших женщин-писательниц,

Два медведя в одной берлоге
Новый, 1993 год начался с прибытия первых трех казаков. Через два дня прибыли еще тридцать восемь во главе с Загребовым, названные Первой казачьей сотней. В обиходе у добровольцев — «Первый разлив». Это ярко характеризует первый казачий эшелон.

ПЧЕЛЫ ПРОТИВ МЕДА
Я сам бы с удовольствием не читал эту главу, тем более не писал бы ее, если бы все описанное в ней, во-первых, не было бы правдой, а во-вторых, не приключилось бы именно со мной или теми, кто был рядом. Я уже много раз упоминал в тексте магическую формулу «секс,

«Надумали болеть!»
Вспоминает Екатерина Пешкова:«Приехали Сталин, Молотов, Ворошилов. Когда они вошли, А. М. уже настолько пришел в себя, что сразу же заговорил о литературе. Говорил о новой французской литературе, о литературе народностей. Начал хвалить наших

ЖИВИТЕ ТАК, КАК НАЧАЛИ
Несмотря на запрет врачей, я написал в Малеевке повесть «Колхиду». Писалась она легко и быстро, без напряжения, и это меня даже пугало. Я наслушался писательских разговоров (в общем, справедливых) о том, что чем труднее пишется книга, тем она

1. Дележка шкуры неубитого медведя
На душе Павла Беляева было неспокойно. Предчувствие чего-то недоброго заставляло его то и дело останавливаться, доставать из кармана повестку о призыве в финскую армию и читать. В голове рождались сотни всевозможных догадок и

За кого болеть?
Лет двадцать пять тому назад один мой сослуживец, к шахматам не имевший никакого отношения, говорит мне:— Что у вас в шахматы одни евреи играют! Я вот болею за Борю Гулько!Пришлось дома порыться в груде журналов. Нашёл хорошую фотографию в рижских «Шахматах»,

Хранение компотов, сладких блюд, варенья, меда
• Консервы из плодов и овощей домашнего приготовления, если они пастеризованы и герметично закупорены, можно сохранить до нового урожая в сухом помещении, при комнатной температуре или, что еще лучше, при температуре от 5 до

КУДА ДЕВАТЬ МЕДВЕДЯ?
В составе делегации от РСФСР, прибывшей на празднование 50-летия провозглашения советской власти на Украине, был и председатель горисполкома Новосибирска. Побывав вместе с нашим мэром В.Й. Буркой в ресторане «Мисливець» и выслушав мой

ИССЛЕДОВАТЕЛЬ МЕДА И ВОСКА
Как-то однажды, вспоминая свою творческую молодость, известный химик академик Иван Алексеевич Каблуков сказал: «Мне выпало на долю счастье быть не только учеником А. М. Бутлерова, работать в его лаборатории Петербургского университета…, но и

Как я люблю болеть!!!
Танюся меня очень любила. Но в отношении школы была тверда, как гранитная скала. Никогда не критиковала учителей. Если я пыталась объяснить, что кто-то из учителей не прав, она всегда говорила:— У любого, даже самого слабого учителя, есть чему поучиться.